Выселковец делится воспоминаниями: во время войны его семья жила в Белоруссии

Семья выселковца Юрия Дмитриевича (фамилию он просил не публиковать) перед самой войной переехала в Белоруссию, в деревню Пильни Могилёвской области. Всей родни было: отец, мать, бабушка и он. Друзья родителей сагитировали их перебраться в лесные края, якобы там и трава зеленее, и небо голубее. От войны остались воспоминания, эпизоды в памяти – зарубки, словно шрамы на теле. Некоторыми из них, наиболее яркими и чёткими, он поделился с нами.

Оккупация

Помнятся проводы мужчин на войну. Июнь 41-го. Вся деревня гуляет: пьяный шум, песни, кое-где пляски, что-то надрывно-болезненное во всеобщей гульбе…

Ушли мужчины на фронт. Мало времени прошло, и однажды утром по мосту через речку, что текла у деревни, на восток пошли автомобили. Один за другим они скрывались из вида. Потом ненадолго дорога стихла, и по настилу моста застучали копыта верховых, мрачно, без оглядки, правивших туда же, в тыл. За ними проскакали повозки. Возницы нахлёстывали лошадей, спешили, словно за ними гнались черти. Кончились повозки, пошли пешие красноармейцы. Последними брели раненые солдаты. Они ковыляли, опираясь на винтовки, словно на костыли, торопясь насколько возможно. Вот и последний из них исчез вдали, уходя на восток. Мальчик смотрел вслед им, не понимая всей значимости этого отступления.

А после обеда в центр деревни приехали немецкие мотоциклисты. Заглушив моторы и не слезая со своих машин, вражеские солдаты разглядывали ещё одно завоевание вермахта. Деревня в страхе затихла, молчали и немцы. Насмотревшись, мотоциклисты затрещали моторами, развернулись и уехали назад, на запад. На другой день сюда пришла пехота. Несколько солдат, с примкнутыми к винтовкам вместо штыков длиннющими щупами, пошли за околицу. Там они методично протыкали этими щупами каждый стожок, собранный местными жителями для просушки, убеждаясь, что в них никто не прячется. Так началась оккупация.

Отец вернулся

Одним утром Юра был совершенно сбит с толку поведением матери. «Отец, отец твой пришёл!» — кричала она, подхватила мальчика на руки и бегом куда-то помчалась. «Отец пришёл!» — всё твердила она сыну и бежала, не чувствуя под собой ног. Вот она прибежала на мост. Там стоял полицай, разговаривая с каким-то мужиком. Подскочив к ним вплотную, она крикнула: «Вот твой папа, вот же он!». Но ребёнок радоваться не спешил. Опознать в осунувшемся, заросшем щетиной, одетом в рваное тряпье человеке родное существо с ходу могла только женщина — или мать, или любящая жена, а вот маленькому ребёнку это не под силу. Понадобилось время, купание и бритьё, чтобы Юра наконец узнал: да, это папа.

Отец пришёл из плена. В первые недели войны немцы захватывали пленных без числа – десанты, глубокие обходы и окружения отрезали от своих советские подразделения и целые части. Захватчики, похоже, и сами не ожидали такого количества пленных, не знали, что с ними делать-то. Много мобилизованных на войну парней попало в плен, даже не успев получить ни военной формы, ни оружия. Лагерь, в котором находился отец Юры, был сооружён на скорую руку в чистом поле: территорию обнесли колючей проволокой, и всё. Кормили одной лишь брюквой, которую просто швыряли внутрь периметра: кому достанется, а кому нет, охранников не заботило. От голодной смерти спасало (не всех) только то, что, когда пленников выводили на работы, местное население бросало им издали хлеб и картошку, не отваживаясь подходить ближе.

Успешный исход войны казался захватчикам несомненным, и некоторых пленных, которые не были евреями, коммунистами, комсомольцами или командирами, иногда отпускали домой: бежать им всё равно некуда, Красная армия разбита и отброшена очень далеко, пусть себе топают. Великой Германии скоро потребуется много рабочей силы, а какая сила у доходяг за колючкой? Так что бывших рядовых красноармейцев из близлежащих районов, случалось, отпускали по домам. Так выпустили и Юриного отца.

Когда дома отец разделся, стало видно, что всё его тело – кожа да кости, сплошь покрытые язвами. Казалось, никогда уже мужчине не стать здоровым. Однако язвы быстро исчезли: после обмываний их щелочным раствором, в котором женщины стирали белье, обширные раны на руках и теле затягивались, а здоровье восстанавливалось пусть плохоньким, но регулярным питанием. Молодость брала своё.

Неудачи под Москвой быстро отрезвили немцев после эйфории первых лёгких побед, и они перестали относиться к пленным столь снисходительно. Вскоре в лесах объявились партизаны, и отец мальчика ушёл к ним.

Шашку на мыло

Юра с бабушкой и мамой жили на отшибе деревни: три избы стояли особняком, за речкой. Ему запомнились соседи – бабушка с внуком, мальчиком постарше его, лет десяти. Помнится, что его звали Колей. Время от времени они веселили всю округу, не бабушка, а ходячий анекдот. Внук застал бабулю у колодца, она что-то усердно тёрла в бадье, ругаясь в голос. На вопрос, что идёт не так, она пожаловалась внуку: нашла большущий кусок непользованного мыла, что являлось огромной удачей, мыло ценнейший дефицит. Однако мылиться оно почему-то не желает, то ли вода не подходит, то ли вообще не поймёшь, что ему не так…

Взглянув, Коля покатился со смеху: бабушка тёрла простыни тротиловой шашкой, который внешне от бруска хозяйственного мыла непросто отличить и опытному глазу. Узнав, что за «мыло» она держит в руках, бабуля пришла в ужас: это же взрывчатка, смертельно опасная штука!

Внук, более продвинутый в области знаний взрывчатых веществ, объяснять ей, что тол без взрывателя в общем-то безопасная штука, из вредности не спешил…

Опасная обновка

В другой раз бабуля где-то урвала себе новый наряд, явившись домой в немецком офицерском кителе. В ту пору каждая тряпочка была на счету и на дороге не валялась, а тут нашёлся целый пиджак. Мужская одежда, женская, кто тогда заморачивался? Всё не голым ходить и не в рванине. Теперь в ужас пришёл внук: «Бабуль, да ведь расстреляют же! Первый же патруль в комендатуру отведёт, а там долго разбирать не будут, в кустах ты его нашла или сняла с кого, к стенке и весь разбор!». Стало это смешным случаем, когда стало ясно, что беда миновала и никто из посторонних не видел бабкину обнову, а кто и увидел из земляков, не сдал немцам.

Дежурный объедала

Как-то ночью в дверь постучали. Вся изба – это одна большая комната с длинным столом посередине, вдоль стола две скамьи. Из мебели ещё топчаны, и всё. Печь. Поэтому из любого угла прекрасно видно, что делается в другом. Юра увидел, что к ним пришёл немец – похоже, оставил свой пост где-то в деревне и пришёл погреться. «Матка, мука, яйки, пеки пышки!» — это не только в кино так они говорили. Нету ничего, развела руками хозяйка. Тогда солдат очень быстро и деловито, с полным знанием дела, всё перерыл и вытащил из заначки требуемые продукты. «Пеки, цурюк!» — ещё раз сурово скомандовал он. Что поделать, спекла. Ни разу ещё Юра не видел, чтобы кто-то ел вот так, «в три горла»: за один присест три большие пышки. И повадился этот гад объедать семью каждое своё дежурство. «Пеки» да «пеки», самим скоро есть станет нечего.

Однажды вечером снова стук в дверь, но какой-то не такой. Открыли, а там стоит другой немец. Он зашёл в хату, осмотрелся, показал Юре пальцем: лезь на печь! Что делать, полез мальчик. К изумлению, немец влез за ним следом и затаился. Потом в дом пришёл и дежурный объедала, уже привычно, по-хозяйски поставил винтовку в угол, расстегнул шинель, усаживаясь пожрать… И тут странный немец слез с печи, на глазах наливаясь яростью. Увидев его, нахлебник аж присел от страха. Странный выдал длинную тираду дежурному, явно ничего хорошего не сказал. Позеленевший лицом солдат схватил винтовку и пулей вылетел в дверь. За ним ушёл и странный. С тех пор спали спокойнее, никто больше с требованием печь пышки не вламывался.

Мельница

В их деревне стояли немцы, а в соседней хозяевами были партизаны. Очевидно, в то время ситуация была такова, что силы враждующих сторон находились в равновесии – немцы не имели возможности снять дополнительные части с фронта, чтобы бросить на партизан, и у партизан недостаточно силёнок, чтобы прервать вынужденное «перемирие» и атаковать вражеские гарнизоны. Мельница, единственная в округе, была в партизанской деревне. Всем миром деревенские погрузили на подводу жито, и мать поехала молоть его к партизанам, взяв с собой сына. Первый пост был немецким, там мешки ширяли щупами. Пропустили. Немного проехали, и опять пост, уже партизанский. Точно такая же тщательная процедура проверки, поехали дальше. Вот и деревня, мельница. Пока мать договаривалась с мельниками, Юра полез на самую верхотуру мельницы. Оттуда, из комнатёнки под самой крышей, видно очень далеко, дух захватывает от высоты и красивого вида. Но сидевший на посту партизан с винтовкой, озирающий окрестности, погнал пацанёнка вниз: не место детям на боевом посту.

Юра запомнил, что там к ним пришёл отец, наверно узнавший от товарищей о приезде своей семьи. Обнимал, брал на руки. Очень соскучился боец по своим родным, ещё бы… На обратной дороге, помнится, никто уже не проверял телегу, просто доехали домой.

Смерть подростков

Всех жителей деревни собирали на площадь. Избы приказали оставить открытыми, будут заперты двери – жилище сразу сожгут. Толпа собралась, тогда разделили мужчин и женщин в разные части площади. Юру тоже хотели отвести к мужчинам, мать не даёт: мал ещё к мужикам! Молодой немец озлился, схватил пацана за руку, вырывает у матери, та не отпускает. Солдат всё злее тащит. Тут подошёл пожилой немец, посмотрел, сказал молодому: отпусти! Тот проворчал сквозь зубы, но послушался, отступил.

Из комендатуры вывели двоих подростков. Один из них был Колей, соседом, что с бабкой своей жил. Фашист повёл их в голый сруб – стены, не накрытые крышей. Внутри раздались выстрелы. Об этом человеке взрослые говорили, что у него руки по локоть в крови и от него всегда пахнет кровью. Выволокли из сруба трупы, вывезли их за деревню и в поле прикопали на полметра. Поставили часового, чтобы никто не подходил.

Пришли люди домой, а там полный кавардак. В Юрином доме завесой стоял пух, ничего за ним не видно. Подушки и перины порваны и порезаны в клочья, все вещи разбросаны, ни одной на месте не осталось. Обыск был.

На следующее утро люди осмелели и пошли к могиле. Часового уже не было, трупы раскопали звери и частично объели. Останки отнесли на кладбище и там похоронили. Сказали, что убили их за связь с партизанами.

Жизнь в лесу

Немцев белорусы боялись, но однажды в округе появились те, кого люди боялись пуще немцев. Прошёл слух, что сюда идут мадьяры. И, к сожалению, вскоре подтвердился. Группа пьяных молодых венгров возрастом 18-25 лет с шумом вошла в деревню, отметив своё прибытие поджогом первой же придорожной хаты. Обошли все дома, запугивая людей ещё больше. Стало понятно, что худшие ожидания обязательно сбудутся.

Мать, как и другие земляки, ночью стала вязать узлы, пытаясь унести с собой что только можно. Пошли в лес. По брёвнышкам, кое-где просевшим под воду, она перевела через речку сначала бабушку, потом Юру, перетащила узлы. Пришли в лес, на то место, где кто-то до них уже вырыл много землянок. Наутро там собралась вся деревня, многие привели с собой коров и другой домашний скот. Стали жить с опаской: как только в небе начинала гудеть «рама» — немецкий самолёт-разведчик — сразу бросались тушить костры и прятаться в лесу. Понятно, что было голодно, а в деревне остались огороды, на них самое время копать картошку – по-местному «бульбу». Да какая хорошая в этом году уродилась: три таких картошины, и полуведёрный чугунок полон!

По ночам самые смелые женщины тайком стали наведываться, как воры, в свою деревню за картошкой. Однажды ушли три женщины, а в лес вернулись только две. Ночь была лунной, и одну из добытчиц заметили и застрелили. Тогда женщины постарше пошли, принесли её труп и похоронили.

Опасность миновала

Иногда партизаны навещали свои семьи в лесу. Пришёл и Юрин отец повидать семью, и тут началась бомбёжка. Крики, грохот, метания, дым, неразбериха. Отец схватил Юру за руку и побежал прочь от опасного места, подальше в лес. Юра зачем-то схватился за лист осоки. Острый лист легко как нож рассёк ладонь. Остановившись наконец, чтобы отдышаться, отец заметил капавшую с руки сына кровь: что это?! Поняв, что дело в порезе, а не осколочном ранении, не мог понять, зачем Юра хватался за опасное растение. Да разве мальчик знал? В такие страшные минуты и взрослый человек часто не понимает, что и зачем делает…

А деревни больше нет

Утром девчонка вбежала в лагерь со стороны реки, крича как заполошная: «Наши в деревне, наши, наши!» Люди верить не спешили, потому что уже бывало – желаемое принимали за действительное. Однако девочка не унималась, и кто-то пошёл проверить, а вдруг и правда бывает счастье. Обратно человек прибежал с известием, что в деревне видны танки с красными звёздами на бортах! Тут уже все бросилась в деревню. Радость от прихода своих тут же была вчёрную омрачена: от домов остались головёшки, ни одной хаты во всей деревне не уцелело.

Юра подошёл к дымящейся яме. На дне воронки виднелось быльце кровати, полузакопанное взрывом в землю. Её повернуло вверх тормашками, и то ли до сих пор по инерции, то ли от лёгкого ветерка, на ней крутилось колёсико. Это вращение помнится по сей день. Сколько лет прошло, а крутящееся колёсико так и стоит перед глазами…

Лесные угольки

Людям пришлось рыть землянки и жить в них. По пять – шесть семей селились в одной, отделяя своё «помещение» занавесями из простынь или одеял. У каждого такого жилья горел большой костёр, вокруг которого собирались по вечерам. Если не уследить за огнём, то ночью он угасал, и приходилось по всей деревне ходить с горшком, ожидая, что кто-нибудь из тех, у кого костёр не погас, поделится угольками…

Истрия одного танка

Танки простояли недолго, вскоре они ушли за реку, на запад. Мост, как и все дома, был разрушен, и военные настелили над рекой временные мостки. Один из танков, самый тяжёлый, проломил мостки и исчез под водой. Другие машины вытянуть его не смогли, и экипаж утонувшего танка некоторое время жили с деревенскими в землянке. Потом пришёл мощный тягач, выдернул из реки «утопленника». Повозившись с ним, экипаж завёл двигатель, и боевая машина ушла вслед за другими, на запад. Дошла ли она до Праги, Берлина или сгорела в боях на пути к ним, неизвестно. Но, очень может быть, этот экипаж бился с врагами особенно ожесточённо…

Из Белоруссии на Кубань

Отец так и не вернулся домой. В строю действующей армии он сложил голову в одном из боев. Как получили похоронку, Юра не запомнил. Есть такие вещи, которые психика отказывается вспоминать. Через время мать вернулась на Кубань, на родину. Вдоль белорусских дорог на десятки метров начисто был вырублен лес: партизаны давно приучили немцев бояться каждого дерева и куста. 

ВРЕЗЫ

Из комендатуры вывели двоих подростков. Один из них был Колей, соседом, что с бабкой своей жил. Фашист повёл их в голый сруб – стены, не накрытые крышей. Внутри раздались выстрелы. Выволокли из сруба трупы, вывезли их за деревню и в поле прикопали на полметра. Поставили часового, чтобы никто не подходил.

По ночам самые смелые женщины тайком стали наведываться, как воры, в свою деревню за картошкой. Однажды ушли три женщины, а в лес вернулись только две. Одну из добытчиц заметили и застрелили. Тогда женщины постарше пошли, принесли её труп и похоронили.

Юра подошёл к дымящейся яме. На дне воронки виднелось быльце кровати, полузакопанное взрывом в землю. На ней крутилось колёсико. Это вращение помнится по сей день. Сколько лет прошло, а крутящееся колёсико так и стоит перед глазами.

Евгений Бойко, октябрь, 2020. Фото «Военный альбом», https://waralbum.ru/383580/

Справочно

На момент начала Великой Отечественной войны Белоруссия являлась составной частью СССР и вторжение гитлеровских войск на её территорию началось с первого дня войны — 22 июня 1941 года. Вторжение осуществлялось силами группы армий «Центр» (генерал фон Бок) в соответствии с планом Барбаросса.

Википедия

В ходе Великой Отечественной войны Белоруссия понесла колоссальные людские потери. Если на начало войны в стране проживало 9 млн человек, то в конце войны население республики сократилось на треть и составило 6 млн человек.

Википедия