Выселки +11 °C

Подписка на газету

Горькая доля переселенцев: как кубанских казаков раскулачивали

Жила в Березанской казачья семья Кривулей. Как эта фамилия здесь была долго, никто не помнил, возможно, что от первых основателей станицы род повёлся. Подробностей их жизни, семейных отношений мы не знаем, потому что давно дело было – с самого начала позапрошлого века наш рассказ начинается.

Было тогда в доме Ефима Кривули, старшего мужчины в семье, кроме его жены с именем под стать мужу — Ефимии – одиннадцать едоков-деток.  Должно быть хорошо уживались, потому что огромные недружные семьи просто физически не выживали во времена, когда всё зависело от слаженности работы всех членов семьи, взаимопонимания и подстраховки. О достатке свидетельствует факт: была у семьи паровая молотилка, которая далеко не в любом большом хозяйстве тогда имелась. Значит были средства на приобретение дорогого оборудования, и было что молотить такой штукой. К ней, к молотилке, нужны немалые поля и неплохая урожайность с них, иначе молотить-то будет нечего. В сезон приходили в хозяйство наёмные работники – кто из окрестных мест к хозяину в помощь нанимался, а кто из России сюда топал, чтоб заработать на жизнь. Хозяин завёл себе традицию раз в год ездить аж в Царицын – купить что надо для хозяйства. Привозил мануфактуру, рыбу, всякие нужные вещи, да и не очень нужные мелочи, бывало, тоже покупал, чтоб детей побаловать. Стоял их двор примерно там, где сейчас в Березанке по улице Широкой находится дом под номером 40.

Враги государства

События времён революции и гражданской войны обошли семью дальней стороной, её уклада не затронув: как жили люди, так и жили, не ввязываясь ни в бои, ни в политические споры. Жить новая власть им до времени давала, позволяя спокойно обрабатывать землю: как это ни странно, но кушать люди даже после революции хотели, а от голода как мёрли, так без всякой сознательности мереть и продолжали, так что частным хозяйствам растить хлеб пока позволяли. Но вот пришло время, когда частников объявили врагом. В конце двадцатых годов всех, кто имел большое хозяйство, объявили классово враждебным элементом и вскоре принялись «искоренять». В обиходе распространилось слово «кулак», от которого любой гражданин кто испуганно ёжился, кто воинственно напрягался, а слово «казак» произносить стало не принято – при наличии лишних ушей этак легко можно было заработать неприятности. Одни крепко стоявшие на своих ногах хозяева добровольно расстались со своим добром, и их в большинстве своём обошли большие беды. О таких случаях мы не раз рассказали в предыдущих материалах. Другие не смогли или принципиально не пожелали расставаться с имуществом, которое всю жизнь «горбом зарабатывали», вот тогда и им, и их семьям пришлось очень туго.

Ефим Кривуля был не из тех, кто по своей воле распростился с хозяйством. Хотя он не шел войной против власти, но и не спешил подружиться с ней; к тому же зачастую не «молчал в тряпочку», утаивая отношение к происходящему. Вот его семью в числе прочих и выслали из станицы, да и вообще с Кубани вон. Хозяйство вместе со злополучной молотилкой отходило в общественное или государственное пользование, а семью со всеми её одиннадцатью детьми отправляли на Урал.

На чужбину далёку

Как про то семья прознала, началось… Трудно передать, что именно. Но не так уж сложно себе представить. Вот представьте себе, что вас заставляют бросить дом, почти все вещи, собрать из личных те, что положено по списку, и отправляться незнамо куда и зачем.  В полную неизвестность, о которой достоверно слышно лишь то, что в ней ничего хорошего не водится. А на руках у вас больше десятка детей. Вот если смогли представить, то приблизительно можно осознать, что чувствовали люди в такие времена. Женщины сидели на готовых к погрузке на подводы вещах и выли, а мужчины просто не понимали, что они сделали в жизни не так и как можно помочь беде, в которой оказались их семьи, когда уже ничем и никак не поможешь… Эти времена описаны Шолоховым и другими писателями -свидетелями тех событий. Семью Кривули вместе с несколькими другими станичными семьями усадили на подводы, и обоз тронулся в сторону Бурсака, чтобы там пересадить людей на поезд, уходящий к черту на кулички. Кто-то первым запел, а остальные подхватили в десятки голосов. И над улицами станицы, над крышами хат, как чёрный дым, поднялась песня «Прощай мий край, де я родывся…», под которой всё живое в тоске затихало. Да, неспроста у казаков столько грустных песен испокон века водится…

Лишь одна из тех Кривуль, восемнадцатилетняя Ольга, избежала ссылки. Дядя её жениха был председателем сельсовета. Как только стало известно о высылке семьи, жених прибежал, схватил девушку за руку и бегом потащил её в сельсовет. И там молодых людей моментально расписали, превратив в официальных мужа и жену; таким образом парень, очень возможно, спас жизнь избранницы, оставив её на родине. А вот всех остальных поезд утащил под город Соликамск.

Как там жилось, на чужбине далёкой? Точно сказать не можем, потому что в живых свидетели той жизни если и остались, то мы их не знаем. В открытых источниках множество свидетельств того времени, но большинство из них не о жизни, а всё чаще о смерти «спецпереселенцев», так называли насильно переселённых людей. Умирали очень многие по дорогам на север и на запад страны, потому что кормили как в блокаду, не грели людей, а содержали в полной антисанитарии. Голод и болезни косили направо и налево, не разбирая, кто действительно был врагом власти, а кто записан в них по ошибке. Здоровенные мужики, дряхлые старики и малые дети ещё в поезде превращались в трупов.

Суров уральский край

По приезде на место ссылки легче не становилось, потому что прошёл не один год, прежде чем о переселенцах стали заботиться в полной мере так, как предполагали верховные власти. А сначала, первым ссыльным, досталось горя больше всех других – обеспечивающие их приём на местах начальники не скоро одни захотели, а другие смогли создать для ссыльных хотя бы элементарные условия для выживания. Порой десятки местных руководителей шли под суд за массовую гибель переселенцев, но одними расстрелами, вопреки поговорке, делу не поможешь. Ну и также сыграл свою роль один из главных губителей голодных и деморализованных людей – уральский климат. Люди, многими поколениями приспособившиеся к жизни под жгучим солнцем южного лета или в короткие ненастные зимы, охотно умирали без ясно видимой причины там, где «девять месяцев зима, остальное лето».

С одной стороны, для спецпереселенцев строили клубы, для их детей открывали школы, с другой… Как только в законе появилась легальная возможность, люди уезжали из таких поселений, и возможности уговорить их остаться там у властей практически не было. Пока такой возможности не давали, люди бежали массово. Причём чаще всего они возвращались на родину, туда, откуда их увезли, хотя именно там найти и наказать за побег было проще всего, так уж устроен человек. Все эти выкладки, с цифрами, сравнениями и доказательствами диких цифр смертности, особенно детской, очень легко найти в интернете. Потому не будем перегружать рассказ легко доступными всем сведениями из советских отчётов и документов. Общие сведения мы рассказываем лишь для того, чтобы объяснить, что случилось с семьёй березанских Кривуль на Урале.

И дома не рай. А случилось вот что. Из двенадцати высланных членов семьи вернулись в Березанскую в начале тридцатых годов лишь двое: Ефимия с дочерью Полиной, которая уезжала совершенно здоровой девкой, а вернулась эпилептичкой. Едва разрешили уехать, как мать с дочерью погрузились на поезд. Влезли на крышу вагона, потому что попасть в сам вагон даже мечтать не стоило, и всю дорогу просидели там, слезая размяться и найти себе поесть лишь на станциях. Им приходилось до крови грызть себе руки, чтобы не заснуть и не свалиться с вагона на ходу. Вернулись они тоже не в рай, из ссылки они попали в самый разгар голода на Кубани и здесь, не имея большого хозяйства или надёжной поддержки родни, очень быстро умерли.

Тем, кто оставался в станице, жилось тоже не сладко. Ольга Кривуля и её муж работали в колхозе, и хозяйство имелось у них. Но в голодные годы продуктов для себя запасти не удалось: их отбирали. Активистки в красных платках проверили весь двор щупами и нашли спрятанную свёклу в куче навоза, забрали всё подчистую. От голода ребёнок Ольги умер, а её не отпустили с поля на похороны. Так что ребёнка похоронила свекровь в отсутствие матери. Многие дети тогда рождались уже истощёнными, потому что их матери голодали, и быстро угасали.

Одна из дочерей, Нина, смогла вернуться с Урала перед войной. А сын Дмитрий Ульяна, в ссылке женился на сосланной землячке – Ульяне. Они вернулись домой, но прожил там парень совсем недолго, потому что на поселении был шахтёром, и на работе его, как говорят в шахтёрских краях, «привалило» породой, то есть сильно придавило обрушившейся кровлей забоя. Поэтому вскоре он умер. Вот вам и всё, что осталось от большой семьи. Есть вероятность, что кто-то выжил и либо остался на Урале, либо переехал в другие места, но вероятность крайне малая. Во-первых, официальные документы свидетельствовали о том, что огромная часть отпущенных невольников возвращалась именно на родину, во-вторых, никто больше из семьи со временем не откликнулся, не дал о себе знать. Можно полагать, что все пропавшие без вести погибли. А глава семьи, Ефим? Известно, что он и в ссылке молчать не стал, открыто осуждал то, как поступили с его семьёй. И однажды в барак пришли люди в кожанках, взяли его и увели, с тех пор его больше никто не видел и не слышал. Что за люди, бандиты или «органы»? Да вот кто его знает, показать документы у них никто как-то не осмелился потребовать. Достаточно было «предъявить» кожаную куртку, чтобы вопросов больше не было.

Нина закончила педучилище и всю жизнь работала в школах родной станицы. От выживших и вернувшихся на родину остатков рода Кривулей пошли новые роды, от них образовались семьи с фамилиями Кривуля, Рой, Одарюк и Божко. Сколько бы их было, не убей высылка большую часть семьи? Так ведь в ссылку они поехали не одни, ещё несколько семей так же жёстко «выбросили на мороз» из станицы. И это было не первое и, учитывая время событий, далеко не последнее насильственное переселение станичников. «На 1 января 1933 года в «кулацких» спецпоселениях содержалось 1 142 084 кулаков и причисленных к ним» — данные НКВД. «За 1930—1940 годы в кулацкой ссылке побывало 2 176 600 человек» — оценка историков.


Первой слева в среднем ряду стоит Одарюк Ольга Ефимовна, в девичестве Кривуля; рядом с ней Ульяна Кривуля; последняя в этом же ряду их сестра Нина. Снимок сделан в середине 50-х годов на свадьбе дочери Ульяны – Веры. Остальные персонажи снимка — их родственники и друзья.

О судьбе семьи своих предков нам рассказала Людмила Королёва, внучка Ольги Кривули – той самой, которую срочное замужество спасло от ссылки.

Евгений Бойко. Фото из архива Королёвой.