Зима..

Мужчины по-очереди рыли земляные норы, женщины тем временем отправились за камышом и тальником. Для перекрытия использовали тоненькие прибрежные ивы, в Казахстане это не деревья, а кустарник. Спали в ямах, тесно прижавшись к друг другу, накрывшись всем, что только было. Осень на карагандинской земле редко бывает тёплой и затяжной, уже в сентябре ночные заморозки, а в октябре морозы. А зима в Центральном Казахстане суровая, температура опускается до минус 45 градусов, а жестокие степные ветра пронизывают до костей.

Как зимовали несчастные спецпереселенцы в этих землянках одному Богу известно. Находившиеся под комендатурой люди не имели права покидать пределы посёлков и должны были ежедневно отмечаться у коменданта.

Да, не было автоматчиков по периметру, но всё же это было режимное поселение КарЛага (Карагандинский лагерь — один из крупнейших лагерей на карте ГУЛага).

Ямы занесло снегом, в постоянной сырости и холоде моментально привязались вши. Да не те, что только на голове, а по всему телу огромные серые вши, от которых не было спасенья. Если взрослый человек ещё мог себя контролировать, чтобы не чесаться, то дети, они раздирали себя в кровь. Ослабленные, всё время голодные, замерзающие люди стали умирать.

Эпидемия

Свирепствовал брюшной и сыпной тиф, он буквально косил спецпереселенцев. Не отставали скарлатина, корь и дизентерия. Умирали десятками за день, и тут и там из нор стали вытаскивать трупы. Высока была детская смертность. Копать могилы зимой у людей не было сил, долбить мёрзлую землю здоровому крепкому мужику и то тяжело, что было говорить о тех доходягах. Трупы складывали на окраине посёлка, чтобы захоронить с наступлением весенней оттепели. Бывало, что умирал кто-то в семье, а откопаться самим сил не было, жили в яме с покойником, пока соседи не откопают. Если умирали родители, детей забирали другие женщины, на первых порах власти не успели организовать детские приёмники и детские дома.

Свирепая, голодная первая зима не пощадила ни детей, ни стариков, ни мужчин, ни женщин. По умершим не хватало слёз. Выжившие завидовали ушедшим…

Отец

Казак Андрей Колга был определён ездовым в посёлке, потому что отлично ладил с лошадьми в силу своего происхождения. Доставлять воду от реки было его обязанностью. Суровая зима, к которой житель тёплой Кубани не был готов, либо одна из свирепствовавших болезней его подкосила, доподлинно неизвестно, никаких картотек относительно здоровья поселенцев никто не вёл, но известен лишь факт, что отец Марии, молодой мужчина в самом расцвете сил, которому не было и 40 лет, умер в далёком ссыльном краю, не прожив там и года… Он похоронен в одной из общих могил, коих много на кладбищах в номерных посёлках.

Сейчас, по прошествии времени, на месте этих могил огромные провалившиеся ямы, по краю которых кое-где стоят кресты и небольшие памятники, установленные наугад родственниками тех, кто не сумел выжить тогда.

Осталась жена с двумя малыми детьми: Марусей 7 лет от роду и Ваней 9 лет. Как они выживали? Ходили по помойкам в поисках пищи, но все были там в одинаковых условиях, поэтому и на помойках поживиться было особо нечем. Изредка удавалось найти какие-то очистки, мать всё отдавала детям. Это постоянное чувство голода сводило с ума…

Никогда Маруся не забывала как она ждала брата с поля. Ивана взяли в бригаду собирать колоски с полей — это было просто счастье, незаметно можно было съесть несколько зёрен, к тому же мальчишка на свой страх и риск умудрялся во рту принести несколько зёрен сестре. Какие они были вкусные, эти зёрнышки хлеба!

Мать

Когда занемогла мама, её куда-то увезли. А потом Маруся услышала неподалёку от их землянки разговор нескольких женщин. «Пойду отведу девчонку, нехай хоть с мамкой попрощается!», — сказала одна из них. Крепко взяв Машу за руку, женщина повела её к бараку. Они вошли — на земляном полу, в углу помещения, на соломе лежала какая-то женщина. Она была раздувшаяся. Маша искала глазами мать, но не находила и вдруг, эта огромных, как казалось ребёнку, размеров тётка, лежащая на соломе, протянула к ней свою руку. Женщина, которая привела Машу, мягко подтолкнула в её спину: «Иди, иди к мамке-то».

Ужас охватил девчонку: «Это не моя мамка! — что есть силы завопила она. — Не моя мамка!». Маша вырвалась из рук женщин и побежала оттуда куда глаза глядят. Потом забившись в уголок своей землянки она долго рыдала.

До самой смерти она не могла простить себе того, что не попрощалась с матерью.

Полученный стресс, заботливо стёр, как ластиком из школьной тетрадки, лицо матери из памяти девочки. Всю жизнь она силилась вспомнить хоть какие-то родные черты, но тщетно.

Мама была худенькая, в длинной кубанской юбке, за которую Маша всегда держалась, когда они ходили по посёлку в поисках пищи, вот юбку эту она помнила очень хорошо, но только её…

Сироты

Вот и всё… Остались они с Ваней одни, за год лишившись родителей на чужбине. На следующий день, после смерти мамы, приехал дядька на подводе, погрузили нехитрые пожитки и отправились сначала в приёмник-распределитель на 9-ом посёлке, а уже оттуда в детский дом, организованный к тому времени на 5-ом посёлке.

Была осень. В «прожарочную», через которую они все должны были пройти, детей набилось очень много. У одной девочки лет семи на руках сильно кричал младенец. Так кричал, что Маше хотелось закрыть уши и убежать, а та девчонка всё качала его, прижимая к себе. Вдруг малыш замолчал. «Умер», — коротко констатировали появившиеся наконец взрослые…

Все вещи с детворы сняли и отправили на прожарку от вшей, всех обрили налысо, выкупали в бане, а потом раздали одежду. После прожарки никто не разбирал где чьи вещи и Марусе достались чьи-то колючие брюки и кофта. У маленькой кубанской казачки была красивая юбочка, жилетка и главный предмет её гордости, о котором она долго ещё сожалела — каракулевая шапочка.

Но вещи это ерунда, ещё одним тяжёлым испытанием для детей стала разлука на всю зиму. Мальчики и девочки проживали отдельно. Одевать детей было не во что, ибо снабжение промышленными товарами спецпереселенцев в первый год вообще не производилось, и сиротки всю холодную осень и зиму просидели в комнатах детского дома. Раз в неделю их возили в баню: телегу застилали соломой, сажали их как цыплят, а сверху накрывали тулупами и всем, что было тёплого. Лишь с наступлением весны Маша и Иван встретились.

Детский дом

«Литвинский детский дом» открылся в 1932 году и в него сразу определили 400 сирот, в том числе и Машу с Ваней. О необходимости открытия детских домов из-за ежедневно растущего количества сирот на территории спецпосёлков неоднократно докладывал начальник ОГПУ Матвей Берман.

Воспитанников распределили в домиках и землянках с печным отоплением. Продуктов выделялось крайне мало, и первый директор, талантливый педагог Астахов Алексей Александрович, сумел создать на территории детдома подсобное хозяйство, дети активно приучались к труду. Использовался каждый клочок земли для выращивания овощей, появились кролики, куры, бараны, свиньи, пара лошадей и даже несколько коров для подспорья скудному столу.

Воспитатели видели свою задачу прежде всего в том, чтобы отвлечь детей от тяжёлых воспоминаний. Занятия спортом, посещение драмкружка и хора способствовали этому. С огромной благодарностью вспоминала Маша Колга всех своих воспитателей. Какие это были душевные и добрые женщины, сумевшие подарить тем обездоленным сиротам тепло сердец, любовь и ласку! Привыкшая засыпать обняв материнскую руку Маруся с наступлением ночи тихонько плакала в своей кровати. Нянечка, услышав это, осторожно выяснила причину слёз и с тех пор каждый вечер садясь на край постели девочки протягивала ей свою руку и терпеливо ждала пока ребёнок уснёт.

Маша балакала по-кубански и над ней смеялись другие дети, но постепенно балачка забылась, уступив место чистой русской речи. Она активно участвовала в самодеятельности детдома, хорошо танцевала, показывала с другими девочками акробатические номера. Модная в ту пору гимнастическая пирамида сохранилась на фотографии тех лет в семейном архиве. Всю жизнь Маша будет помнить разные прибаутки и стишки, выученные с воспитателями. Например: «Наше Рождество снегом замело, наша Пасха — выдуманная сказка»…

Нечасто, но пару раз в год они с Ваней получали посылку из далёкой Кубани от родных сестёр отца и матери. Какое это было счастье! В посылках были сушёные яблоки, курага, пастила, а иногда даже сахар.

Никогда потом, даже в зрелом возрасте, Маша не осудила тёток, за то что не забрали их с Иваном из детдома. Тяжёлое время было, и кто знает, что именно не позволило женщинам сделать это.

Четвёртый посёлок

Несмотря ни на что дети выросли. Наступило время расставаться с детским домом. В 1939 году Мария Колга в числе других воспитанниц была выпущена «во взрослую жизнь». Четырнадцатилетние дети получили по 50 рублей, которые они сразу же потратили на всякую ерунду, и направление в интернат посёлка №4.

До обеда они работали, а после обеда учились до 7 класса. Мария работала помощницей лакировщицы-полировщицы в Музцехе.

В 1932 году в посёлке №4 началось строительство промкомбината по производству предметов быта для нужд спецпереселенцев. Комбинат включал в себя цеха: столярный, бочарный, сапожно-обувной, вязальный, папье-маше, игрушечный и др. Число рабочих комбината в 1934 году достигло 3200 человек, а к 1938 году осталось лишь 550 рабочих: кто-то умер от голода и болезней, кто-то был отправлен на строительство железной дороги, кого-то повторно репрессировали, отправив в КарЛаг. Начиная с 1938 года комбинат стал выпускать музыкальные инструменты: балалайки трёх- и шестиструнные и гитары шести- и семиструнные.

Вот здесь и работала Маша, старательно покрывая лаком гитары и балалайки.

Война

В 1941 году замерзающих и голодных детей из интерната распределили по квартирам. Марусе везло на хороших людей, за весёлый и лёгкий нрав эту маленькую красивую девчушку люди любили. Полюбила её как свою дочь и квартирная хозяйка Ксения Учамбрина, у которой она теперь жила.

С началом войны Музцех сразу перепрофилировали для нужд фронта, теперь здесь шили бельё и варежки бойцам. В посёлок привезли несколько семей евреев, которые обучали людей шитью на машинках.

Один из стариков-евреев очень хорошо относился к Маше, жалел сиротку, назвал её на свой манер Марийка. Зимой, в перерыве между работой, он звал её в свой угол за занавеской и учил всем премудростям вычислений на счётной доске с костями (в простонародье — счёты). «Учись, Марийка, учись, — говорил старик. — В жизни тебе это ох как пригодится!». Он оказался прав. Не раз потом добрым словом вспоминала Маруся того еврея: после войны она всю жизнь отработала в торговле и в совершенстве владела счётами.

Бывшие детдомовцы трудились в цехах не покладая рук, а в свободное время девчонки писали письма бойцам, под копирку. Весной молодёжь переводили на полевые работы, они пахали землю, помогали с уборкой сельхозкультур. Вместо мыла использовали смесь золы и стеблей подсолнечника. На быках возили зерно сдавать на ток в село Батпак.

Ивана в 1942 забрали на фронт, только в тот год вышло постановление, разрешающее призывать кулаков и их детей. Связь с братом была потеряна, он перестал писать и Маша не знала жив он или погиб.

Победа

В жаркий майский день Мария с подругой пахали землю на быках далеко от посёлка. Вдруг, вдали увидели поднимающуюся дорожную пыль — во весь опор к посёлку скакал на коне вестовой, размахивая шапкой и что-то крича. До девчонок донеслось: «По-бе-е-да-а-а!». Бросив скот, они побежали бегом в посёлок, а там счастливые люди уже обнимались и плакали: дождались Победы.

Постепенно стали возвращаться фронтовики, среди них осенью 1945 года вернулся домой и красивый героический разведчик Шкуров Михаил Петрович. Он сразу приметил бойкую чернявую казачку, любовался в клубе как она танцует, провожал домой. Влюбилась и Маша, весной 1946 года молодые люди поженились. Маша перешла жить в дом мужа. Жили в тесноте, да не в обиде: родители мужа полюбили её как свою дочь.

В жаркий летний день женщины на работе сказали Маше, что её на улице ждёт красивый парень. Она выскочила и когда увидела его сердце чуть не выпрыгнуло из груди: «Ваня!». Красивый, с кудрявым казачьим чубом Иван улыбался, обнимая сестру. По дороге она заметила, что Иван прихрамывает, а дома брат показал два протеза до колена на обеих ногах. Свекровь, обливаясь слезами весь вечер гладила Ваню по голове: в одном из сражений он был ранен в обе ноги, долго пролежал без сознания в грязи, началась гангрена… Но неунывающий парнишка даже танцевать научился на этих протезах, которые были тогда просто из дерева.

Дальнейшая жизнь

У Марии и Михаила родилось трое детей: две дочери и сын. Пропадая с утра до ночи на работе, она не заметила как они выросли. В 60-е годы с мужем они побывали в гостях у Машиных тёток на Кубани, которые предлагали им переезд, но привыкшие жить в Казахстане, они отказались.

Семейное счастье продлилось недолго, в 1972 году, не дожив и до 50 лет, Михаил Петрович умер от тяжёлой и мучительной болезни. Через некоторое время Мария предприняла ещё одну попытку стать счастливой, выйдя замуж за кубанского казака. Но и на этот раз счастье было недолгим, второй муж умер в 1978 году. К тому времени Мария Андреевна и все её трое детей переехали жить в другой район Карагандинской области и прожили там вплоть до 2009 года.

В 2009 году, вместе с семьёй своей средней дочери Лидии, Мария Андреевна переехала на Кубань, в Выселки.

Сделав невероятный кульбит, судьба, проведя маленькую кубанскую казачку через множество испытаний, вернула её на родную землю.

Шкурова Мария Андреевна (в девичестве Колга) умерла в 2011 году и похоронена на выселковском кладбище. Брат её Иван ещё в советские годы вернулся на Кубань, похоронен в станице Терновской.

От автора

Шкурова Мария Андреевна, в девичестве Колга — моя бабушка. Она всю жизнь отработала в торговле, была очень уважаемым человеком кристальной честности. Не боялась никакого труда, всё было ей по плечу до самой старости. Была она сухонькой, маленькой, улыбчивой, с большими лучистыми глазами. Всегда в платочке, аккуратненькая, чистенькая и страшно переживающая из-за своей худобы.

У бабушки тяжёлая судьба, но жизнь закалила её характер: она никогда не унывала и всегда приговаривала какие-нибудь шутливые стишки. Бабуля была в меру строгая и справедливая чрезвычайно. Мы, внуки, побаивались её строгого взгляда, но очень её любили.

Труженица тыла, она была удостоена высокой правительственной награды — медали «За доблестный труд в годы Великой Отечественной Войны».

У бабушки было ещё много наград, но этой она гордилась особенно!

Была счастлива вернуться на Родину, никогда не жаловалась на тяжёлую судьбу и никого не осуждала. Правильно говорят, что тяжёлые времена рождают сильных людей. Горжусь ею и очень люблю.

Татьяна Зернаева.