Продолжаем редакционный проект рассказом о хуторе Красное Знамя. Он находился между станицей Березанской и посёлком Заречный. Жили хуторяне вдоль реки, всего на двух улицах. Трудились в  одном из пяти колхозов Березанской  — «Политотделе».  

Кладбище в степи

Стоит кладбище в степи – глухое, одинокое. На опаханном со всех сторон по самый корень кургане ютятся старые могилки, к ним тесно жмутся кусты. Видно, что не так уж и давно за ним ухаживали, нет-нет и теперь кто-то неведомый изредка подправит оградку, укоротит чересчур зарвавшуюся зелень. До ближайшего жилья километры поля, клетками разбитого лесополосами, внизу крутого склона холма неторопливая речка. Кто ж придумал здесь хоронить, ведь идти сюда очень далеко, а ехать неудобно?

         Надо пройтись вокруг и внимательно оглядеться, чтобы найти невдалеке след того, что раньше здесь неподалёку жили люди. Долгую и основательную жизнь человека в округе выдаёт тополиная аллея: по ней похоже, что не всегда здесь была пустыня. Так ровно и стройно рассадить деревца могли только люди, которые не просто бывали наездами, а жили. И проявив много любопытства, расспросив старожилов в окрестных станицах, можно узнать, что действительно, было здесь жилье для человека, да не одно-два. Целый хутор тут был, и звался он когда-то Красное Знамя.

Ранняя история его неизвестна нам, но жизнь в пятидесятых-семидесятых годах мы увидим глазами другого человека. О своей юности, которая связана с этим хутором, нам рассказала Галина Дмитриевна Одарюк.

Плывут песни над хутором

Она не жила здесь, сюда её вместе со многими другими работниками колхоза возили на работу из станицы Березанской. Выезжали ранним утром, потому что, во-первых, жизнь в поле и на фермах кипит от зари до зари, во-вторых, езда-то была на лошадях и быках. Если лошадка шагает живо, то превосходный пахарь бык в пути очень нетороплив. Это позже, к концу пятидесятых, быков как вид транспорта стали заменять лошадьми. Ранним утром вытягивалась вереница подвод из станицы в поле, на них густо сидели выезжающие на работу колхозники. Скрип многих колёс и стук по грунту копыт. Возницами были мальчишки, довезя пассажиров до бригады, они затем разъезжались на свои работы согласно колхозным нарядам.  Пути до места было километров семь в сторону посёлка Заречного, забирая правее. Ехали не молча: женщины очень любили петь, нередко песни подхватывали и мужчины, по настроению. Если женщины в возрасте обычно затягивали старинные казачьи, напевные и грустные, то молодёжь звенела новыми, услышанными по радио советскими песнями, и частушки обожала. Иногда слитно, иногда перекрывая друг друга, плыли над караваном песни. Пыль, снег или грязь всегда законные спутники. Так же, с песнями, возвращались домой, но было это нескоро: рабочий день долгий, работа циклически бесконечная, да и не всегда доводилось вернуться.

Галина Дмитриевна помнит, что порой приходилось ночевать на работе, речи о сне тогда не было – трудились и после захода солнца. Труд был не чета нынешнему, об автоматизации не мечтали даже, а механизация только внедрялась. Так что тонна за тонной хлеба в закрома Родины сыпались вёдрами в кузова идущих потом на элеваторы грузовиков, черпали зерно перетруженные сверх всех пределов женские руки…

Пять колхозов в одной станице

         Работы было много, здесь находились свинотоварная ферма и бригада. В те годы в Березанской было пять колхозов, и бригада в Красном Знамени относилась к одному из них – тому, который назывался «Политотдел». Это гораздо позже их укрупнили, объединили, и получилась современная нам «Кубань». Вокруг хутора растили колосовые, подсолнечник, кукурузу, сажали свёклу – в общем, дел хватало и своим, и приезжим. В поле и сейчас как минимум нелегко, а уж в то время… Выходные и отпуски всем в диковину были. Всё делалось вручную, не было в помине могучей импортной техники, да и свои отечественные машины по пальцам считали. Уставали люди не передать как, однако же жили не унывали. С одной только колхозной работы физически не проживёшь, потому как платили за неё тогда раз в год. К Новому году подводили итоги, завершали расчёты и развозили по дворам продукты, выдавали деньги за трудодни – никак не зажиреешь. Но когда в селе жили только колхозами? Своё подворье спасало от голода и лишений.

Жил хутор, не тужил

Жили – не особенно тужили. Молодёжи и детей здесь было много. Взрослых забот с малых лет хватало детворе, в колхозе подрабатывали и добровольно, и принудительно, а уж дома у всех было своё трудовое задание. Как ни уставали юнцы, а вечерами на двух вольно раскинутых вдоль реки хуторских улицах всегда смех и песни, весёлые молодые голоса. В центре хутора школа и клуб кирпичные, других каменных зданий тут не вспоминается. Рядом сельповский магазин. От школы днём гам детворы, от клуба вечерами – музыка. Дома-мазанки из самана да шалёванные, во дворах ширь – футбольное поле городить можно, просторные сады. Вековечный шум тополей, журчанье речки, детский гомон, мелодии танцплощадки, бубнёж из кинозала – словом, жил хутор с утра до поздней ночи. Своей пекарни не поставили, зато везли сюда хлеб из Березанки, а он долго и далеко вкусом славился.

Хуторские праздники – это было действительно весело. Помнит кто-нибудь, как саманные хаты ставили? Вся улица шла на помощь новосёлу, месили глину сообща. Если даст колхоз лошадь, то быстрее дело шло, а не даст, так и сами ногами, ходя по кругу, замес толкли. После трудной работы, к темноте уже, накроет хозяин помощникам стол, и веселье было – поди найди сейчас с чем сравнить. А свадьбы по три дня, с ряжеными? А дни рождений…

Тумко, Захаренки, Кривули

         В общем, не горевал хутор до конца шестидесятых годов, пока правительство не решило улучшить ситуацию на селе. Была принята программа по ликвидации неперспективных деревень, с тем, чтобы сельское хозяйство страны стало более развитым и перспективным. Ну и улучшили, как всегда. Срыли в хуторе гравийную дорогу, закрыли свиноферму и сельпо, к середине семидесятых годов убрали из хутора и школу. Понятно, что люди терпели, терпели да и стали переселяться в более пригодные для жизни места.

Некоторые фамилии, без которых ныне представить Березанку, Заречный, Зарю или Ирклиевку нельзя, пришли именно оттуда, из Красного Знамени: Захаренки, Тумко, Кривули и другие. Молодёжь разъехалась быстрее, старики коротали дни на прежнем месте: кому они нужны в чужих местах, куда им ехать? В 1983 году оставались во всём хуторе три жилые хатки. Самой последней доживала век там одна бабушка, говорят, до конца девяностых одиноко хозяйновала в своём единственном уцелевшем дворе – держала гусей и уток, а необходимые вещи и продукты ей привозили люди, которые в колхозной бригаде работали.

В сердце память храним

Очень скучали люди по хутору, оно ж хоть и малюсенькая, а ведь самая настоящая родина для них. Ветра и дожди быстро расправились с глиняными домишками, сровняв их с землёй, так что приехать помянуть молодость коренным хуторянам некуда стало. «Выжило» единственное уцелевшее от времени и улучшений здание хуторской школы, переделанное в столовую одной из полевых бригад.

Надгробные кресты, да знамёна вечной жизни — кроны тополей, реют теперь над степью, осеняя чью-то родину, где люди долгие годы родились, жили и умирали.

Евгений Бойко, август, 2020. Фото автора.