Выселки +5 °C

Подписка на газету
Память

11.10.2019

Рождённая в концлагере

Мария Крижановская из Березанской рассказывает о судьбе родителей

Судьба человека. Мария Крижановская родилась в концлагере в городе Нюрнберге. Спустя 20 с лишним лет вместе со своей семьёй она переехала на родину отца – в станицу Березанскую.

Автор: Евгений Бойко

Факты, относящиеся к глобальным событиям, при написании материала были уточнены и скорректированы из общедоступных документов в интернете. Рассказы о событиях, непосредственно пережитых людьми, чьи воспоминания публикуются здесь, оставлены без изменений.

Война – высшая степень разрушения. Людей, селения, города, целые страны она походя давит насмерть, таково её предназначение. Но там, где осталось хоть что-то живое, обязательно вновь взойдут новые ростки, – как из толстого тяжёлого слоя мёртвого асфальта весной пробивается зелёный стебель.

Этот рассказ о том, что механизм даже такого идеального средства уничтожения человечества, как война, порой даёт сбои и невольно способствует зарождению новой жизни вопреки всему.

На защите Украины

Пётр Воскобойник отслужил своё в армии и вернулся в станицу Березанскую, чтобы снова работать в колхозе. Пришла пора жениться, строить свой дом, наживать детей да добро, ну что ещё в жизни-то надо. У судьбы, однако, были свои, совсем другие планы. Не успел станичник передохнуть после службы, позабыть наряды да построения, как тут война. Сразу был мобилизован в войска и попал в самую мясорубку. Послали его защищать Украину. А удар группы армий «Юг» был неодолим, лучшие в мире стратеги вели танковые армии через советские заслоны, как нож сквозь масло. Видеть всю карту сражений удел маршалов и генералов, а прос­той солдат видит свой окоп да сотню-другую метров вокруг. Опомниться никто не успел, как отбросили наших защитников
в глубь Украины.

В плену

Спустя годы потом Пётр рассказывал, что вот лично он и его подразделение не могли удержать врага, потому что силы были несоизмеримы. О количестве войск тоже пусть расскажут люди с большими звёздами на погонах, а солдат знает вот что: пока он передёрнет затвор трёхлинейной винтовки образца 19-го века, пока вскинет её и прицелится, немец уже засыплет окопы пулями, зальёт их свинцом, потому что автоматического оружия у врага досыта, и патронов к нему в бою враг не считает, а у наших солдат не у каждого в руках хотя бы старая винтовка есть, и патроны отмеряли скупо. Это даже ещё танки на наши окопы здесь не выходили, а отбиться было невозможно. И организованы тогда были немцы не сравнить насколько лучше, а взаимодействие их частей в бою, наверно, и теперь не в каждой армии мира так отлажено… Пос­ледний бой свой Пётр принял под Черниговом, только схватка для этого солдата оказалась не смертельной.

Попал он в плен, в битком набитое такими же солдатиками уцелевшее здание на окраине Чернигова его втолкнули. Многие из них были ранены. Был ли позор в том плену? Ну тот, кто отражал атаки превосходящих сил противника, кто прошёл через ад, а потом из него вышел, тот пусть и судит… По данным германского верховного командования, под этим городом в плен попало до 100 тысяч советских солдат. Их не голыми руками взяли, при штурме Чернигова немецкой авиации пришлось разрушить все промышленные предприятия и примерно две трети жилых домов сровнять с землёй.

Побег

Трое суток провёл Пётр в том здании. Часто в беде люди ищут вокруг себя земляков, единомышленников, сбиваются в группки. За это время семеро кубанцев нашли друг друга: Пётр, двое его близких соседей по земле из Кореновского района, двое парней нерусских – может армян, а может адыгейцев откуда-то из-под Краснодара, и ещё двое было тут земляков. И вот в третью ночь плена один из них сказал товарищам, что дверь в помещение не заперта, и охранника возле неё нет – даже у немцев бывали с дисциплиной неурядицы, а может произошло что-то чрезвычайное. Все семеро решили бежать. Продавились они группой к двери, выглянули – никого из охраны. И ушли в ночь.

Пошли они к югу, немного на восток забирая: что на Москву немец всей силой шёл, сразу известно было, и как далеко пройти ему удалось, кто его поймёт. Была надежда, что к Дону и Кубани враг пока не дошёл, туда, к родным местам, путь и держали. Шли только ночью. Местность там вдоль Днепра для беглецов идеальная – леса, холмы, овраги, если осторожно идёшь, то гляди, и впрямь дойти сможешь. Вот ночью шли, а днём в лесках и оврагах прятались. В темноте-то оно хорошо, что издали тебя не видно, но и бегом не побежишь по кустам и буеракам, ноги сломишь.

Месяц шли. Месяц! Парни все молодые, сначала здоровые были. Бодрости быстро убавилось: ногам работы много и по трассе бы было, а ведь идут без дорог, а главное – кормёжка… Чем, как жили? Проходили стороной попутные сёла, присматривались к ним. Обратная сторона стремительного немецкого наступления была в том, что части вермахта продвигались вперёд как возможно быстро, а тыловики, всякие там комендантские части, нескоро ещё стратегически маловажные населённые пункты под свой контроль брали. И вот во многих сёлах где вообще фашистов не было, а где были, да не хватало им сил все улицы проверить. В таких местах подходили солдаты к околице, стучались в хаты и просили: люди добрые, домой идём, не дайте с голоду помереть… Жалели парней многие, да не все рисковали хоть кусочек хлеба дать: расстреляют ведь вдруг что! Узнает немец, прослышат полицаи, разговор очень краткий будет: от крыльца до стенки и пуля… Или виселица, чем она лучше?.. Большинство людей, из тех, кто кусок хлеба или пару картошек давал, в дверь не впускали и сами не выходили, просто в щель подачку бросали и запирались тут же.

Грязь, сырость, ночной холодок, еда чтоб не помереть да бесконечная дорога за тот месяц превратили крепких парней в развалины. Особо досталось Петру, простыл он крепко, да чирьи его вовсю прихватили. Оно ж какая дрянь этот чирей – вырастет размером в кулак, воспалится так, что охнуть не можешь, а за ним второй, третий наперебой лезут, и вот ты уже весь горишь в лихорадке. Вот так с ним вышло. Ребята уже добрых (где там добрых! Злых!) полтысячи километров по Украине отшагали, и вот Пётр все слабеет, вот уже в бред впадать начал. Что делать? Один из парней заикнулся было земляка оставить, да другие все на него напали, он оправдываться: пошутил, мол! А нечего так шутить, товарища дальше тащить надо. Так они дошли аж до Днепродзержинского района Днепропетровской области.

Хата Кочубея

Дождались вечерних сумерек, постучались в дверь на краю села. Открыла женщина, едва за тридцать лет возрастом. Привычно уже попросили: «Хозяюшка, дай хлебушка, пропадаем…». «Хто вы, звидки?» «Пленные мы, от немца из Чернигова ушли». Что тут врать-то, кто тебе поверит, что ты из соседнего села бредёшь, и откуда тут прохожие. Оттого говорили как на духу. «Заходьте!» Опешили парни, не привыкли к такой смелости. «Да мы не одни, тут в кустах наш товарищ, совсем больной он». «И его заносьте», – командует хозяйка. Зашли, кинулась кормить парней.

Хозяйка-то она была хозяйка, да в семье не главная. Как водится, самым важным тут был мужчина, отец семейства – Фёдор Кочубей. Жил он с женой и двумя дочерьми, ещё одна особняком жила – замужняя. А самая старшая, Евдокия (та самая, что впустила в дом), и самая младшая, Анна, – бессемейные. Отец в дом пришел, на чужаков глянул, дочь в сторонку отозвал: «Хто таки?». «Солдаты це, пленные, вид нимця втиклы та домой идуть». Тяжко задумался мужчина. Первый порыв: «Геть! («Вон!»). Ведь сейчас в селе нет немца, а кто знает, завтра или сегодня он придёт… А придёт, и всё, всех убьют, и его с женой, и дочерей тут же положат…

«Звидки воны, хто таки?» – все-таки расспрашивать начал. «Кубанцы». «Кубанцы? ах ты ж, хай ёму бис»… И чужих людей прогнать язык не поворачивается, совесть за горло берет, а тут своё, казачье племя… Как тут теперь из хаты погонишь, вот беда же какая. Кубанцы украинцам всегда родня были, это ж переселённые запорожцы, да они и поныне на украинском языке лучше говорят, чем на русском… Что тут делать? Пошёл он на совет.

Село было не очень большое, но крепкое. Был колхоз, перед приходом немцев что смогли, то эвакуировали – ушёл председатель, увели часть скота, но пару быков, несколько лошадей и баранов оставили. Скот, свой и колхозный, как и многих из молодёжи сельской, спрятали в днепровские плавни – ищи-свищи, враг. Запасы продуктов селяне попрятали в ямах да погребах. А часть своего скота и колхозных баранов все-таки оставили в селе, мало какая нужда прийти может, вдруг от беды спастись животные помогут, от голодной смерти. Глава семьи и раньше за животными ходил, и после ухода советской власти за ними же присматривать продолжил. Остался от колхоза и бригадир один в селе. Очень его уважали люди. К нему и пришёл Фёдор Иванович за советом.

«Женитьба» во спасение

Долго сидели двое сельчан. Потом с земляками ещё поговорили и к единому мнению пришли. Пленных – не выгонять, не сдавать, сберечь любыми силами. Какими это, спрашивается, силами на оккупированной врагом территории своих солдат защитить можно? А вот какими, у мудрых украинских мужиков на все свой метод был.

Поутру забили они пару барашков, погрузили на подводу, и поехали бригадир с хозяином за десятки километров, в город, документы выправлять, в немецкую администрацию. Служили там переводчиками и порой мелкими чиновниками не только немцы. С одними из них нашли общий язык как с сочувствующими советской власти, на совесть других надавили, напирая на то, что спасают не кого-то постороннего, а кровных братьев – кубанских казаков, третьим дали взятку теми самыми барашками. И вернулись домой с ценными бумагами, которые даже не денег, а целых жизней стоили, – со справками, что молодые мужчины не какие-то пришлые подозрительные личности, а исконно местные жители, причём все как один мужья местных женщин. Одинокие мужчины, оставшиеся в оккупации, вызывали сильнейшие подозрения, потому для безопасности разом и «женили» всех.

Солдат спасали всем селом

Выхаживали беглецов всем селом, сообща их лечили, кормили и одели во все штатское. Пётр по бумагам значился мужем младшей из кочубеевских дочерей, Анны. Он ещё долго лежал с высокой температурой, выхаживала его и названная жена, и сельчане ухаживали по очереди. Таблеток в селе тогда в глаза не видели, в качестве «официальных» лекарств выступали порошки, причём большая часть этих порошков делалась из местной же глины. Поэтому единственным действенным лекарством были травы, была в селе и знаток-травница. Она не только способна была вывести чирьи, очистить бронхи или сбить температуру, но впоследствии выхаживала раненых людей. Парни стали поправляться, снова стали похожи на молодых людей, а не на больных стариков. Вскоре четверо ушли искать партизан или пробираться к своей армии, – как повезёт, а кореновчане были послабее, к тому же они решили дожидаться, пока окрепнет Пётр, чтобы не бросать земляка.

Вот и Пётр встал на ноги, почувствовал, что снова способен идти, а не быть обузой для товарищей. Все трое обещали одиноким женщинам, на которых якобы были женаты, что ежели останутся живы, то вернутся к ним после войны, добра не забудут. По селу пошли приготовления к проводам: парням собрали в дорогу одежду получше, продукты, обсудили побезопасней маршрут, назначили дату ухода.

Хлебнули лиха

Только не успели уйти. Ночью раздался гул и треск моторов, затем крайние улицы осветились десятками фар. Пришла очередь и этого села сполна хлебнуть лиха – в него входила немецкая часть. Впереди ехали мотоциклисты, за ними крытые брезентом грузовики с пехотой. Были в колонне и бронетранс­портёры. Вошли не просто так, а сразу показывая, кто в доме хозяин. Зачем открывать огонь по большим сараям, где явно был скот? Ведь фашисты отбирали, угоняли, да и на месте резали и ели коз, коров, свиней и кур. Нет, надо было прямо сходу врезать по хозпостройкам из пулемётов, а несколько самых больших сараев во дворах из малокалиберных пушек разбили. Тут погиб Фёдор Кочубей, хозяин приютившего беглецов дома. От обстрела загорелся сарай, в котором были вверенные ему ещё советской властью бараны. То ли трассирующая пуля, то ли снаряд из автоматической пушки зажгли крытую соломой крышу. Мужчина побежал выпускать животных, чтобы они живьём не сгорели, но их он не спас, а только погиб вместе с ними.

Отважный староста

О характере и повадках фашистов сельчане были наслышаны от жителей сёл, которых те уже успели навестить. И все же первое знакомство для всех было страшным шоком. Наведя шуму, вражеские военные отдали приказ: всем жителям немедленно собраться на площади села с документами. Команды на русский язык переводил какой-то человек, он был непонятно кто – вроде не немец, но явно не русский и не украинец, потому что говорил с акцентом. Солдаты тут же отправились проверять, как выполняется приказ. Поначалу всё же люди не совсем понимали, с кем они имеют дело, и – один не сразу нашёл документы, другой промедлил выходить. По селу кое-где прогремели выстрелы, и вовсе не предупредительные. Тогда паника стала всеобщей, и жители вскоре сбились в толпу на площади. Один из тех, кто командовал солдатами, указал на одного из мужчин и сказал через переводчика: «Он будет старостой». По какому принципу он выбирал, неведомо. Мужчина замялся, сказал: «Я не хочу быть…». Тут же, без разговоров, в него выстрелили. На площади сразу стало очень тихо, вскоре из толпы вышел человек и, обращаясь к офицеру, сказал: «Я буду старостой». Тот немедленно его и назначил: «Гут». Этим добровольцем был бригадир колхоза.

Наутро началась проверка жителей. Ею занялась группа солдат во главе с офицером. С переводчиком они ходили от дома к дому, жители предъявляли документы, и присутствовавший при обходе староста подтверждал: да, всё правильно, эти люди именно те, за кого себя выдают. Так он не моргнув подтвердил, что все трое беглых пленных – это местные жители, а дочь вот этих людей пропала: вероятно, утонула в речке две недели назад (между тем он прекрасно знал, что живая девушка пряталась в плавнях). И немцы верили ему безоговорочно: он умел внушать доверие, держался с ними почтительно, но бесстрашно, ну и кроме того как же, должностное лицо… Ни одна душа в селе не сообщила фашистам об обмане. «Староста» помог многим землякам избежать огромных неприятностей, предупреждая об опасности или давая им важные советы. И он, и, благодаря ему, многие сельчане пережили эту войну. Жизнь далеко не всегда справедлива – увы, говорят, что аж в 1960-м году его арестовали как пособника гитлеровцам, и дальнейшая его судьба нам неизвестна, но домой он уже не вернулся.

Садисты

Порой приходится слышать рассказы переживших войну земляков о том, как кто-то из немцев делал добрые дела для жителей оккупированных территорий: военные врачи лечили детей, солдаты делились пайком, помогали донести больных детей до места на марше – не все немцы стали солдатами добровольно, и не каждый солдат разделял фашистскую идеологию. Свидетели событий в том украинском селе не припомнили никаких хороших поступков от оккупантов. Наоборот, они на всю жизнь запомнили только зверства врагов. Возможно, здесь стояла эсэсовская часть, а может, солдаты просто ошалели от вседозволенности? Вой­на – раздолье для садистов… Фашист от скуки мог поджечь хату, в которой жила большая семья, и потом с любопытством разглядывал, как мечутся люди, спасая из огня детей и пожитки.

Сначала девочек-подростков, а затем и взрослых женщин перестали выпускать из дома: уже за воротами их вполне могли изнасиловать. Детей сельчане прятали в огромных печах, чтобы не попадались на глаза немцам, от греха подальше. А в среднюю сестру в той семье, что приютила беглецов, солдат однажды выстрелил просто из интереса. Молодой немец, сов­сем еще мальчишка, стоял и с улыбкой смотрел, как корчится от боли раненая им женщина. Ничего она не сделала, она прос­то вылезала из подвала, когда он послал в неё пулю. Долгое время женщина боролась со смертью, выжить ей помогла та самая травница.

Концлагерь

А вскоре людей постигла новая беда. Их массово стали угонять в рабство, в Германию. Всех, кто только мог ходить и мало-мальски работать, стали грузить в машины, отвозили на железнодорожную станцию и эшелонами вывозили в концлагеря, из этого села и из ещё очень многих окрестных. Не избежала этой участи и новая семья, бывшая сначала фиктивной, – Пётр и его жена. Людей сортировали так: молодёжь грузили в одни машины, а семейных людей отдельно, в другие.

Героев нашего рассказа привезли в город Нюрнберг, в трудовой концентрационный лагерь. Жили они в бараках, разделённых на крохотные комнатушки. В таких комнатках была мебель – грубой работы, из плохо обработанных или вовсе неотёсанных досок. Работать им довелось на фабрике, которая производила цветные карандаши. На первый взгляд нетрудная работёнка, однако не случайно работать сюда присылали именно рабов. И по сей день такое производство считается вредным, потому что надо работать с древесной пылью и химикатами. И вот там, в неволе, где люди ежедневно умирали от голода, болезней, непосильного труда, – там и родилась Мария Воскобойник, дочь березанца Петра Воскобойника и украинской девушки Анны, ставшей его настоящей женой. Именно Мария Петровна рассказала нам о судьбе своих родителей.

Свобода

О пребывании в концлагере ей известно очень мало, и это не удивительно: о самом страшном в своей жизни люди и вспоминают, и рассказывают неохотно. Ужас и ужас, что тут ещё описывать? Никто не любит вспоминать кошмар. Родители говорили только, что колючая проволока была, заборы очень высокие и глухие, питание – то, что осталось не выброшенным немцами в мусор, а работа сильно подрывала здоровье, приходилось всё время дышать парами краски и ацетона. В этой части лагеря в основном содержались украинцы, людей других национальностей было мало.

Войне подходил конец. Освобождали их американские солдаты; узники запомнили, что среди освободителей были афроамериканцы – невиданные ранее ими люди с угольно-черными лицами и сверкающими на их фоне белыми зубами. Затем концлагерь был передан советским властям. Женщин отпустили на родину очень скоро, но призывали собираться группами, чтобы добираться домой: большинство железных дорог было уничтожено, а оставшиеся невероятно перегружены, поэтому путь был тяжёлым. А мужчин-узников собрали в маршевые колонны и повели в Союз. Колонна, в которой шёл наш земляк, растянулась вдаль более чем на сорок километров, а таких колонн тянулось домой много, очень много. Самых обессилевших, больных людей везли на машинах. За каждой колонной следовали полевые кухни и медицинские подразделения.

Сначала людей разместили в фильтрационных лагерях, где некоторое время шло разбирательство, кто, как и почему попал в плен. Пётр после проверки был признан невиновным, как и сотни тысяч ему подобных солдат. Но домой их пока не отпускали, их привлекли к восстановлению предприятий и дорог. Только спустя два года, в 1947 году, он смог присоединиться к своей семье на Украине, а до этого работал на шахте в Донбассе.

Голодно и холодно

Сказать, что сразу после вой­ны жилось тяжело, значит фактически ничего не сказать: были дети, еды же было очень мало, одежда – жалкие лохмотья. Пережившие войну люди пережили и это голодное и холодное время. У Марии родились ещё брат и сёстры, поднять их на ноги позволили золотые руки отца и матери: Пётр стал очень хорошим трактористом, работу которого неплохо по тем временам оплачивали продуктами, а мать занималась вышиванием. Уцелевшие в семье вышитые её руками полотенца и сейчас удивляют тонкостью и искусностью работы.

Созданная войной семья жила дружно, жизнь потихоньку налаживалась. Но долго идиллия не продлилась, потому что когда Марии исполнилось 15 лет, её маму убило грозой в поле. Отец в одиночку поднимал детей.

На родине отца В 1965 году Мария Петровна Крижановская, дочь Петра Яковлевича Воскобойника и спасшей его девушки, со своим мужем переехала на родину отца в станицу Березанскую. Вдвоем они подняли домик, в котором растили своих детей. Муж умер, дети разъехались, а Мария Пет­ровна и сейчас живёт в станице, сохраняя житейскую мудрость и бодрость духа. К ней часто наведываются дети и внуки.